МОЛЬБЕРТ И СЦЕНА

НАЧАЛО НАЧАЛ

Природа бывает расточительно щедра, отпуская одному человеку полную меру таланта, обаяния, ума, доброты. Но, очевидно, при этом она мудра, ибо осыпает своими милостями, как правило, тех, кто умеет распорядиться её дарами.

Именно  такой многогранной личностью навсегда остался для всех знавших его Борис Яковлевич Торик, заслуженный деятель искусств Башкирской республики, художник, актёр, певец, театральный деятель. Омские театралы до сих пор вспоминают его удивительно яркий талант художника-постановщика в работах на сцене Омского государственного Музыкального театра. Торика помнят и во многих других российских городах.

Мастер ушёл из жизни 9 октября 2015 года, оставив глубокий след не только в омской культуре. Светлую, добрую память о Борисе Яковлевиче хранят все, кому посчастливилось встречаться с ним в разные годы на театральном пространстве Омска, Новосибирска, Перми, Уфы, Орла, Нижнего Новгорода и других городов.

Незабываемым остался  момент моей первой встречи с этим удивительным человеком на премьере оперы «Евгений Онегин», поставленной на сцене Омского музыкального театра режиссёром Кириллом Васильевым в 1989 году.  Борис Торик тогда только пришёл в театр в качестве главного художника и занимался сценографией  постановки. Он создал настолько выразительное художественное обрамление спектакля, что по сей день подъём занавеса в первом же действии «Онегина» сопровождается восторженными аплодисментами зрительного зала. Конечно же, и я вместе со всеми сразу почувствовала уровень культуры и художественного вкуса сценографа.

Но самое неожиданное ждало зрителей в третьем действии, в сцене бала, на котором Онегин вновь встречает Татьяну Ларину. Художник Торик внезапно для непосвящённых появился на сцене в образе мужа главной героини  —  генерала Гремина. Как же блистательно и свободно исполнил он знаменитую арию, проникновенно раскрывающую глубину чувств и  мудрости  боевого ветерана Отечественной войны 1812 года! Как убедительно и достойно воплотил артист Торик образ героической личности всего в одном эпизоде спектакля.

Так спустя одиннадцать лет после завершения своей оперной карьеры Борис Яковлевич  показал высокий класс вокального и актёрского мастерства. Это была отнюдь не изощрённая режиссёрская задумка. Так порой случается в театре: невероятным образом складываются обстоятельства и премьера оказывается под угрозой срыва.  К счастью творческой труппы Омского музыкального художник, имевший серьёзный послужной список вокальной оперной карьеры,  буквально спас спектакль, премьерный показ которого оказалась под срывом из-за серьёзной болезни артиста, назначенного на партию Грёмина. Торик не просто выручил своего друга-постановщика, но и совершенно  точно украсил оперу великолепным исполнением одной из самых ярких басовых партий русского оперного репертуара! Выразителен и безупречен был  внешний облик солиста, убедительно и органично сыграл он эмоциональное состояние седого ветерана, окрылённого счастьем позднего супружества.

Позже, уже после личного знакомства назрела необходимость  взять интервью для своей газеты (автор текста литератор, журналист — Першина Л. А.) у главного художника Омского музыкального театра Бориса Торика, чтобы поближе познакомить театральную публику с её новым кумиром. Зашёл разговор и об этом почти курьёзном эпизоде, и о широте диапазона  его богатейших творческих возможностей. Конечно, возникла необходимость  вернуть  Бориса Яковлевича к самым истокам его биографии. Приведу небольшую часть тогдашнего нашего общения.

— Когда же в Вашей творческой биографии  появился этот счастливый дуализм – сочетания дара художника и таланта певца?

Борис Яковлевич лукаво усмехнулся:

— Боюсь, придётся оглядываться довольно далеко. Потому что всё начиналось, простите за банальность, с раннего детства. По рождению я – сибиряк. Вырос  в Новосибирске. В моей семье с большой любовью относились к серьёзной музыке, обожали оперное искусство. Общеизвестный факт: 12 мая 1945 года в этом сибирском городе открылся оперный театр, что стало колоссальным событием для людей, перенёсших тяготы Отечественной войны. У новосибирской интеллигенции тут же сложилась традиция непременно посещать все оперные постановки. Родители часто брали с собой на спектакли и меня, подростка.

-Слушая оперные арии, Вы, конечно же, представляли себя на месте солиста?

-Вовсе нет. Музыка, скорее будила во мне творческое воображение, зрительные образы. Потому что в школьные годы моей страстью было рисование. Представляете, однажды, учась  в седьмом классе, я взял и  расписал в актовом зале школы целую стену, вдохновившись «Тремя богатырями» Васнецова. Чуть позже попробовал нарисовать портрет своего отца. Получилось довольно удачно. Случилось так, что одноклассник, с которым я сидел за одной партой, показал мои рисунки своему папе – главному художнику Новосибирской оперы Станиславу Михайловичу Горицкому. И тот посоветовал мне серьёзно заняться живописью.

Тут требуется некоторое пояснение к тому, как дальше развивались события. С высоты сегодняшнего времени может показаться логичным, если бы юный Боря Торик, воодушевившись таким напутствием, начал готовить себя к поступлению в художественное училище или в институт. Но дети военной поры взрослели не по годам, мечтая поскорее вступить в трудовую жизнь. Не удивительно, что после окончания школы-семилетки Борис отправился устраиваться на работу не куда-нибудь, а в декоративный цех Новосибирского театра оперы и балета!

Приняли парнишку в качестве ученика. Но уже через год в его трудовой книжке появилась важная запись, отражающая новый статус вчерашнего новобранца: «художник-исполнитель». Как  гордился юноша этим достижением!

Да и было чем гордиться! Цех, в котором расписывались декорации для постановок, поражал своими невероятными размерами. Ведь и сам Новосибирский театр позже зафиксировали в Книге рекордов Гиннеса, как самый гигантский по своим площадям театр в мире. Надо обладать прекрасным глазомером, безукоризненным чувством пропорций, и редким художественным чутьём, чтобы с близкого расстояния выписывать то, что должно предстать перед глазами зрителя, сидящего на приличной дистанции от декораций.

Конечно, у молодого Торика были великолепные учителя в таком серьёзном ремесле. И обучили его многим секретам своей колоритной профессии. Уроки те, как выяснится впоследствии, не прошли для него зря. Впрочем, трудолюбивый паренёк пришёлся по душе всему коллективу театра. Взглянуть на то, как продвигаются дела с декорациями к новой постановке,  в цех частенько заглядывали не только художники, но и режиссёры, дирижёры, оперные артисты и артисты балета. И каждый обращал внимание на старательного долговязого подмастерья художника, совсем-совсем юного.

В декоративном цехе во время спектаклей всегда работала внутренняя трансляция. Так что Борис, расписывая полотна по эскизам художников-постановщиков, буквально наизусть выучил все оперные арии. А потом и сам стал распевать их утром и днём  в полный голос, в уверенности, что никто его не слышит. Тут-то его случайно и услышал ведущий солист Новосибирской оперы, выдающийся бас, народный артист России Вениамин Арканов. Взыскательный мастер вокала очень одобрительно отозвался о голосе юноши, хотя посоветовал всё же сильно не усердствовать, не драть горло: ведь юноше ещё и семнадцати не было, ещё не закончился период голосовой мутации. Эта похвала и возросшая за время работы в оперном театре увлечённость миром музыки поселили в юной душе неожиданное сомнение —  а не выбрать ли другую дорогу начинающему художнику-исполнителю?

А через год, волнуясь и удивляясь собственной дерзости, Борис поступил на обучение к Вениамину Павловичу Арканову в музыкальное училище. Учащийся вполне успешно усваивал вокальные премудрости, когда к концу первого учебного года в Новосибирск неожиданно пожаловал профессор  декан вокального факультета Ленинградской консерватор Евгений Григорьевич Ольховский. Личность в музыкальном мире весьма примечательная и даже легендарная, ведь Ольховский пел с самим Шаляпиным! Надо ли говорить, что великий русский артист был кумиром Бори ещё со школьных лет! Потому и трепетал юноша перед человеком, выходившим на одну сцену с гениальным певцом.

Профессору показывали в основном выпускников училища, а первогодку Борю Торика он прослушал, так сказать, вне конкурса. Репертуар у новичка был самый скромный, спел он украинскую народную песню «Взяв бы я бандуру», «Песнь варяжского гостя» из оперы Римского-Корсакова «Садко» и знаменитую  русскую народную «Среди долины ровныя». И тут произошло неожиданное. Евгений Григорьевич послушал парня и сказал: «Я беру его в консерваторию в свой класс».

Эта перемена участи казалась почти фантастической! Кстати, в театре, откуда Торик на время учёбы в музыкальном училище не увольнялся, многие просто не подозревали, что он занимается у Арканова. Привыкли видеть юношу с холстом и кистями…  И вдруг по театру разнеслась сенсация: Бориса Торика зачислили в Ленинградскую консерваторию! Надо ли говорить, каким окрылённым и вдохновлённым  уезжал вчерашний «художник-исполнитель» на учёбу в город над вольной Невой.

Со студенческих лет навсегда осталась в нём особая привязанность и любовь к этому удивительному великому городу, пиетет и уважение  к родной альма матер.

В родной Новосибирск певец вернулся, получив приглашение в оперный театр на четвёртом курсе консерватории. Снова неожиданный поворот судьбы — стать солистом театра, в котором начинал трудовую деятельность в качестве ученика художника декоративного цеха. Представляете, какая это ответственность! Новоиспечённый солист на первом спектакле места себе не находил. А его давние коллеги тоже переживали за дебютанта: вдруг нечаянно подведёт театр? В итоге Борис до того переволновался, что в первом же выходе в «Пиковой даме» Чайковского так широко взмахнул рукой, что одним жестом отодвинул в сторону нарисованные на полотне огромные деревья Летнего сада, в котором проходило действие. Но не растерялся и начал петь. Впрочем, спел он замечательно, так что небольшой конфуз никто молодому вокалисту в укор не поставил. Последний консерваторский курс Торик доучивался уже в Новосибирске. Студента пригласили в штат Новосибирского государственного оперного театра. Того самого, в цехе живописи которого он  шестнадцатилетним подростком начал свою трудовую биографию.

                                        ЛЮБОВЬ ЕГО — БАШКИРИЯ

Потом были сцены Перми и Уфы. Уфа – особая страница в жизни Бориса Яковлевича. Целых двадцать семь лет были отданы Башкирии, республике, без преувеличения, ставшей для него родной и близкой. Не случайно с такой гордостью Торик носил звание заслуженного деятеля искусств Башкортостана!

Удивительно насыщенно складывалась его артистическая жизнь в столице этой республики. Плотная занятость в репертуаре местного оперного театра органично дополнялась активной концертной деятельностью певца, большой работой в  республиканском отделении Всесоюзного театрального общества, сотрудничестве с местной прессой, участием в художественных выставках. Секрет такой плодотворной творческой неуёмности в неутомимой натуре самого Бориса Торика. Ему всё было интересно попробовать, во всём поучаствовать.

Создание сценических образов строго регламентируются требованиями режиссёра-постановщика, театральными традициями. Концертная деятельность даёт больший простор для самовыражения артиста. Потому с таким азартом и удовольствием оперный солист погружался в атмосферу подготовки вокальных номеров для выступлений перед публикой в концертных залах, когда  не спрятаться за партнёров, грим, театральный костюм. Вот где  на первый план выдвигаются обаяние личности певца, выразительность голоса, умение держаться на сцене, брать на себя внимание зрительного зала.

Особую память в уфимский период оставило в памяти Бориса Яковлевича исполнение  «Патетической оратории» Георгия Свиридова на слова Владимира Маяковского.

Событие это состоялось 6 ноября 1962 года в Башкирском театре оперы и балета. Организаторы собрали огромный хоровой состав, в который вошли Республиканская русская хоровая капелла из Москвы, хоровая капелла профсоюзов, хор Башкирского театра оперы и балета, хоровая капелла Дворца культуры имени Орджоникидзе, хоры училища искусств и музыкально-педагогического училища. Репетициями руководил выдающийся хормейстер Александр Юрлов – человек требовательный и невероятно одарённый. Торику было отчего волноваться: настолько высокой оказалась планка и музыкального материала и поэтической составляющей оратории.

Но по свидетельству и зрителей, и участников той незабываемой премьеры молодой солист оказался на высоте. Вот какими впечатлениями делился с коллегами профессор Уфимского института искусств  М.Фоменко, непосредственной  участвовавший в репетициях:

— Выбор солистов оказался, на мой взгляд, удачным. Б. Торик обладал голосом красивого, благородного тембра, импозантной – «под Маяковского» —  внешностью, исполнительским темпераментом и даром драматического артиста. Он был, по мнению Юрлова, в одном ряду с А. Ведерниковым и Е.Нестеренко – солистами Большого театра.

Оценка маэстро Юрлова, конечно же, стоит дорогого. Подкрепляет мнение мастера и реакция зрительного зала. Когда смолкли последние музыкальные аккорды финала оратории, публика взорвалась бурными овациями. Это был настоящий триумф!

Именно в Уфе Борис Торик первым исполнил цикл Георгия Свиридова на слова Роберта Бёрнса и «Пять романсов» Дмитрия Шостаковича на стихи Евгения Долматовского. На каких только площадках ему не доводилось выступать! И в филиале республиканской Академии наук, и в музыкально-педагогическом училище, и в авиационном институте, и в госпитале ветеранов Великой Отечественной войны. Казалось, ни одно мало-мальски значимое творческое событие в Уфе не проходило без участия Бориса Яковлевича.

Особый след в развитии личности  Торика по его собственному признанию оставило соприкосновение с национальной культурой башкирского народа. Он подружился с самыми яркими представителями творческой интеллигенции Башкирии. Незабываемой страницей биографии стала дружба с руководителем Башкирского государственного ансамбля танца легендарным Файзи Гаскаровым, воспитанником и последователем корифея советской российской хореографии И.А. Моисеева. Сам Файзи Агдамович в 1983 году так вспоминал о сотрудничестве с Ториком:

«Первый раз я увидел его в «Фаусте», в роли Мефистофеля, и поинтересовался, кто он, этот молодой бас, и в чьих костюмах. Оказалось, он выходит на сцену в придуманных им же одеждах, — и художник, и певец. Это показалось мне удивительным, взволновало. Как раз в тот момент я вынашивал замысел «Северных амуров», мне нужны были костюмы, — театральные, удобные в танце и реалистичные вместе с тем. Я предложил ему: слушай, Борис, давай попробуем с тобой башкирские танцы одеть! Он сначала с недоверием, но дальше — больше, увлекся. Вот эти шапки знаменитые с красным конусом. Мы долго спорили о тканях и цвете, пока он не придумал продернуть черные шнуры по красному фону, они ведь могли привязывать шапку этими шнурами, чтоб не слетала. Я обрадовался. Таких шапок никогда не было, но исторические причины их существования у башкир — были. Потому они и прижились, что в них есть стиль и реалистичность. Мы работали вместе больше двадцати лет, его костюмы запечатлены в книгах, фильмах, документах. По ним сейчас учатся».

В 1995 году Борис Яковлевич перед отъездом в Омск сделал запись, свидетельствующую о его глубокой привязанности к башкирской земле, к её замечательным людям. Это признание в любви к Башкирии.

«Даже не верится, что через два года будет 50 лет моего служения театру и более 30 из них, то есть лучшие зрелые годы, связаны с Башкирией. Мне посчастливилось за это время оказаться рядом с замечательными деятелями искусств республики. Работая ведущим солистом государственного Башкирского оперного театра, исполняя весь основной басовый репертуар, я одновременно как художник ставил спектакли во всех театрах Уфы, а иногда и за ее пределами. Сочинил вместе с хореографом Файзи Гаскаровым множество костюмов к постановкам его  уникального ансамбля народного танца, создавал оформление правительственных концертов, участвовал в различных художественных выставках.

Всегда я старался не терять возможность сделать  с натуры портреты близких мне по творчеству людей: артистов, режиссёров, писателей, поэтов, композиторов, музыкантов и т. д. Для меня это была счастливая возможность соприкоснуться с тайной личности этих творцов, попытаться проникнуть в их внутренний мир.

Одним из замечательных театральных коллективов республики был и остаётся для меня академический Башкирский театр драмы. Когда я приехал в Уфу в 1961 году, театр возглавлял выдающийся деятель башкирского театрального искусства В. Г. Галимов. На протяжении долгих лет коллектив под его руководством при наличии замечательных артистов, таких как Зубаиров, Мубаряков, Бикбулатова, Сыртланов, Карамышев, Тукаев, Янбулатова и др., режиссёра Ш. Муртазиной, главного художника Г.Ш. Имашевой, создавали поистине уникальные спектакли.

Театр всегда был переполнен публикой, имел столичную критику. Тогда театр драмы работал в одном здании с оперной труппой. Но и теперь, пройдя через десятилетия, театр представляет собой новое течение в искусстве. Ушло в мир иной уже не одно поколение актёров. Нет с нами В. Галимова,  Г. Имашевой, уехала давно Ш. Муртазина, чьи спектакли запечатлелись в памяти многих тысяч поклонников театра. Преждевременно ушёл Л. Валеев – талантливый режиссёр, достойно сменивший в своё время В. Галимова. Сейчас у руля на капитанском мостике прекрасный режиссёр Р. Исрафилов и его сподвижник талантливый сценограф Т. Еникеев.

Работая в одной упряжке многие годы, они держат высокую планку творчества и своей художественной принципиальностью постоянно доказывают право называться первым театром республики.

 На протяжении всех лет работы в Башкирии я постоянно был тесно связан с академическим театром, у меня сохранилось огромное количество портретов артистов и других, причастных к театру деятелей искусства.

Вот почему в папке тогдашних репортажных, порой мимолётно схваченных зарисовок того периода безусловно отражено время.  И саму ту рубрику я не случайно назвал историей в лицах. Спасибо редактору журнала «Башкортастан» Талгату Нигматулловичу Сагитову, что он предоставил мне возможность выразить своё восторженное отношение к любимому театру, с которым я всегда был тесно связан своим изобразительным творчеством и даже имел возможность дважды оформлять там спектакли.

Силой судьбы я опять вынужден уехать из ставшей мне давно родной Уфы к себе на первую родину – Сибирь. Второй родиной убеждённо считаю Башкирию. Я плодотворно два сезона поработал главным художником Башкирского оперного театра. В трудных условиях сложного коллектива создал оформление исторической оперы В. Исмагилиева «Салават Юлаев». Это для меня почётно, так как это была четвёртая постановка за последние 40 лет ведущей национальной оперы.  После замечательного художника-патриарха Башкирской оперы М. Ареманова передо мной стояла трудная задача – не уронить художественного уровня оформления спектакля.

Судя по реакции коллектива театра и, главное, зрителя, мне повезло – спектакль удался!

Сейчас, чтобы выпустить премьеру оперы Д. Пуччини «Богема», я уезжаю в Омск, где меня ждёт интересная работа, а, значит, и богатая творческая жизнь. Сказать честно, уезжаю с болью в сердце. Но для уфимцев я оставляю вполне материальный след – серию изобразительных набросков, повествующих о замечательном театре драмы. Это мой последний после премьеры «Богемы» скромный вклад в театральную жизнь любимой республики.

Любящий эту прекрасную, талантливую частичку великой России – Башкирию —

заслуженный деятель искусств Башкортостана

Борис Торик

12 декабря 1995 года

            ВО ИМЯ ВЕЛИКОГО ШАЛЯПИНА

Вполне понятно, почему такого неравнодушного, жадного до новых творческих впечатлений артиста, человека с активной гражданской позицией  коллеги из уфимских театров избрали заместителем председателя местного отделения Всесоюзного театрального общества. И не ошиблись. Борис Торик на этом скромном посту сделал для республиканского отделения, артистов уфимских театров немалого полезного. Но, главное,  своей настойчивостью и энергией именно он сумел совершить, казалось бы, невозможное: открыть мемориальную доску на фасаде бывшего дворянского собрания в Уфе, посвящённую первому выступлению на профессиональной сцене великого русского баса Федора Шаляпина!

Когда Торик в 1961 году приехал по приглашению дирекции Башкирского оперного театра в Уфу, то он ещё не знал, что юный Шаляпин именно в этом городе начинал свою певческую карьеру. Но потом ему стало известно, что семнадцатилетний вокалист 26 октября 1890 года впервые предстал перед уфимской публикой в оперетте Антонио Замары «Певец из Палермо». Чуть позже он спел уже более ответственную партию в опере Станислава Монюшко «Галька», а следом исполнил одну из знаковых ролей в опере Алексея Верстовского «Аскольдова могила».

Артист Семён Яковлевич Семёнов-Самарский, который и взял юного Шаляпина в труппу своей «Русской комической оперы и оперетты», так описал своё знакомство с будущим гениальным певцом:

 «Вошёл молодой человек, застенчивый, неуклюжий, длинный. Очень плохо одетый, чуть ли не на босу ногу сапоги, в калошах. Стал предлагать свои услуги в хор. Это и был знаменитый теперь Шаляпин».

Надо ли говорить, что для Торика с самых юных лет именно Шаляпин являлся кумиром, путеводной звездой. Молодого певца в этой незаурядной личности волновало и притягивало всё: и фантастической красоты голос, и талант драматического актёра, и несомненная одарённость в художественном творчестве. Поэтому такой важной для Бориса стала нерасторжимая связь творческой биографии великого русского баса и башкирской столицы.

Самое поразительное, что к моменту приезда Торика в Уфу ещё был жив Константин Иванович Горюхин — старичок, бывший столоначальником у Фёдора Ивановича, когда тот в юные годы подрабатывал писарем в  Уфимской городской управе!  Уфимский сторожил, конечно же, страшно гордился тем, что под его началом была будущая звезда мировой оперной сцены, слава русского народа, для него тогда просто Федька Шаляпин!

В тот период Торик по крохам выяснял, где бывал молодой Шаляпин, где пел. Нашлись краеведы, которые хорошо знали шаляпинские места в Уфе. Фёдор Иванович жил по разным адресам, и даже точно удалось установить один из  домов, где квартировал певец. Доподлинно был известен и адрес выступлений Шаляпина.

Как раз через дорогу от  оперного театра сохранилось здание училища искусств, где в конце ХIХ века размещалось дворянское собрание. Там проходили многочисленные концерты, в которых принимал участие молодой Фёдор Шаляпин. Именно это здание и предложил отметить мемориальной доской Борис Торик.

Впрочем, Борис Яковлевич вспоминал об этой эпопее довольно сдержанно:

— В уфимский период меня избрали заместителем председателя местного отделения ВТО. А по линии Всероссийского театрального общества тогда велась очень большая работа – творческие встречи, концерты, выставки, поездки. Для всего этого общество располагало определёнными средствами. Когда я узнал, что в Уфе началась певческая карьера Фёдора Шаляпина, у меня тогда возникла идея с увековечиванием памяти нашего выдающегося певца. Хотя официальные власти тогда с прохладой относились  к возвеличиванию уехавшего из советской России  великого русского баса.

Я знал, что дочь Шаляпина Ирина Фёдоровна живёт в Москве, написал ей, не зная адреса, на столичное ВТО и вскоре получил ответ. Наша инициатива её воодушевила.

Но история с открытием доски получилась довольно затяжной.  Хотя я нашёл поддержку у одного из секретарей обкома Файзулы Валеевича Султанова, однако инструктор, которой он поручил это дело, оказалась большим мастером волокиты. Московские инстанции тоже без конца требовали каких-то согласований, мне было неловко перед Ириной Фёдоровной, но она всё понимала, хоть и возмущалась такой проволочкой. Она без конца хлопотала, о том, чтобы скорее закончилась эпоха несправедливого замалчивания имени ее отца. «Пробивала» его юбилеи, билась за создание шаляпинского музея. В одном из писем она доверительно написала мне: «Я много работаю и устаю. Чувствую себя по-разному, огорчает, что так долго «решают» вопрос о музее. Беда!!! (сказал бы папа) и дал мне по «шапке» за мою настойчивость».

 Наконец, 6 февраля 1967 года доска была торжественно открыта. На ней на двух языках – русском и башкирском высечены слова: «В этом здании в 1891 году выступал великий русский артист и певец Федор Иванович Шаляпин». Ирина Фёдоровна специально ради этого события приехала в Уфу. Как же она  была  счастлива в этот день!  После торжественной церемонии была подана «Победа». Ирина Федоровна в нашем сопровождении поехала на проспект Октября, где в одной из хрущевок доживал век тот самый столетний К.И. Горюхин, когда-то служивший с будущим великим артистом в земской управе. Ирина Федоровна смотрела на него как на чудо.

Так мы встретились с дочерью Шаляпина и подружились.  Я потом много раз бывал у неё в квартире на Кутузовском проспекте, где хранились вещи, помнившие Шаляпина и его близких друзей Рахманинова, Поленова, Серова.

Будучи одарённой драматической актрисой, Ирина Фёдоровна основала Студию имени Шаляпина. Она действительно имела такое право. Шаляпин очень любил свою старшую дочь, в письмах называл «Дорогая, славная  Аринушка моя», и подписывался: «Твой Папулька». Она была поразительная женщина, яркая, величавая, великолепная рассказчица. И удивительно похожая на своего отца. У меня сохранилось немало её портретных набросков, сделанных с натуры,  сходство очень бросалось в глаза».

Ощущался в Ирине Федоровне какой-то нездешний, неуловимый шарм. Откуда он  можно только догадываться. Ведь стареющая драматическая актриса была родом из Серебряного века. Надо полагать, общение с его творцами, дружившими с отцом, не прошло для нее бесследно».
Отношения Шаляпиной и Торика сразу вышли за рамки формальных, стали по особенному тёплыми, дружественными. Каждый раз, бывая в Москве, Борис спешил на Кутузовский проспект: навестить Ирину Федоровну. На стенах её скромной квартиры висели подлинники картин Поленова, Серова, Коровина — художников, глубоко почитаемых Ториком. Со вкусом была расставлена старинная мебель. Вот на этом стуле любил сидеть Рахманинов, а в том буфете выставлен сервиз, принадлежавший самому Фёдору Ивановичу. В шкафу автографы Горького, письма Шаляпина с незабываемыми тёмно-зелёными чернилами на тетрадных листах…  Всё здесь хранило неповторимый аромат шаляпинской личности, его человеческого и артистического обаяния.  Присутствие  старины, достоверности эпохи так отчётливо и ясно  ощущалось в атмосфере этого гостеприимного дома!

Однажды Ирина Федоровна достала из платяного шкафа яркий пёстрый халат, в котором Шаляпин пел знаменитую партию Кончака в опере «Князь Игорь». И неожиданно предложила его примерить. Это было ни с чем несравнимое ощущение – надеть костюм самого Шаляпина!

Предмет сценического туалета оказался чуть-чуть великоват рослому и статному  Торику: всё-таки как могуч сложением был легендарный русский бас! Не жаловавшийся прежде на здоровье Борис почувствовал тогда свое сердце: ему стало вдруг тесно в грудной клетке. Такова была сила волнения и прямого воздействия шаляпинской творческой ауры!
Примерно тогда же, в 1960-х годах, в Уфе на студии телевидения взялись поставить  спектакль о композиторе Сергее Рахманинове, жившем в эмиграции, вдали от родины. Эпизодическую роль Шаляпина в нём сыграл Борис Торик. Речь шла о парижском периоде жизни двух великих русских музыкантов. Получилось, что Торик являлся вторым исполнителем роли великого певца, а первым (и, по всеобщему признанию, непревзойдённым) – был солист Большого театра Александр Огнивцев, чрезвычайно похожий на Фёдора Ивановича. Впрочем, и Торик в гриме Шаляпина тоже впечатлил и зрителей и критиков. Его актёрская фактура великолепно подходила под шаляпинские параметры.

Это при личном общении с молодым певцов подметила и Ирина Фёдоровна. Как жаль, что в то время республиканское телевидение не располагало возможностью записать эту работу для истории. Сохранилось лишь несколько фотографий, сделанных на репетициях.  Фотоснимок, на котором он был запечатлён  в роли великого певца, Торик послал Ирине Федоровне и в нетерпении стал ждать ответа.  Как вердикта экспертного совета, как приговора суда.
«…Мне интересно было увидеть, как вы играли роль отца, — писала она. — Это труднейшая задача». И пролила бальзам на душу своим скупым, но точным резюме: «На фото вы выглядите довольно удачно».
Дочь Шаляпина умерла в 1978 году. У Торика сохранились её редкие письма и пожелтевшая от времени открытка — Шаляпин в роли лишившегося рассудка Мельника из оперы А. Даргомыжского «Русалка». На углу открытки уверенной стремительной женской рукой написано: «Дорогому Борису Торику с благодарностью за помощь по увековечиванию памяти моего отца. С пожеланием успеха в искусстве. Ирина Шаляпина. Май 1972 г.»

Последний раз Торик побывал у Шаляпиной  за три месяца до кончины Ирины Фёдоровны. Она вновь рассказала об отце много интереснейшего, в разговорах и воспоминаниях засиделись допоздна.

Торик всегда гордился дружбой с дочерью кумира миллионов поклонников оперной сцены и тем, что ему удалось сделать для увековечивания памяти её замечательного отца – великого певца и великого человека – в городе, где начинался его творческий путь. Ведь позднее сам Шаляпин сделал важное биографическое признание: «Успех (имеется в виду успех в Уфе) окончательно укрепил моё решение посвятить себя театру».

В апреле 1991 года — в столетие дебюта будущего гения мировой сцены — в Уфе с блеском прошел Первый фестиваль оперного искусства «Шаляпинские вечера». Мысль о его проведении зародилась в 1990-м году на одном из заседаний республиканского общества краеведов. С большой радостью и энтузиазмом откликнулся на эту новость Борис Торик.

Вполне логично, что восемь лет спустя  Бориса Торика пригласили в Уфу на открытие памятника гениальному русскому басу. Этот эпизод запечатлён в  публикации Юрия Коваля «Талант самородный», помещённой во втором номере журнала «Бельские просторы» от 31 декабря 2009 года.

« 12 июня прошлого года в Уфе был открыт памятник Федору Ивановичу Шаляпину. На небольшом пространстве между оперным театром и академией искусств (у её стены как раз и «остановился» молодой начинающий певец Федя Шаляпин…в мраморе) собрались артисты, студенты, преподаватели — все неравнодушные к этому событию уфимцы. В толпе был заметен статный мужчина в светлой куртке, с крупными чертами лица и седым ёжиком на голове. Это был профессор Омского государственного университета Борис Яковлевич Торик.
Вот уж кто точно не был здесь случайным человеком, праздным зевакой, так это Торик. Художник и певец, в прошлом солист Башкирского государственного театра оперы и балета, Борис Яковлевич немало потрудился для увековечения имени великого артиста.
Многие басы болеют Шаляпиным, не избежал этой участи и Борис. На театральной сцене он исполнял партии из шаляпинского репертуара и так же, как его кумир, придумывал для своих персонажей костюмы и грим.
Борис Яковлевич немало постранствовал по России, жил в Новосибирске, Питере, Перми, Орле, Омске, но едва ли не лучшие  годы прожил в Уфе.
Он заметно выделялся среди своих коллег — оперных певцов, которые существовали в своем кругу, замкнуто, келейно.
Такого разностороннего артиста, как Борис, в Башкирском государственном театре оперы и балета не было, пожалуй, никогда.
Торик жил с размахом и вкусом. Дружил с художниками и поэтами, был своим человеком в журналистской среде».

Это своё бесценное качество моментально находить общий язык в любой творческой среде,  быть центром притяжения для собеседников, оставаться неравнодушным в различным проблемам жизни людей  Борис Яковлевич в полной мере проявил и в Омске.

«Я СЛЫШУ МУЗЫКУ В ЛИНИЯХ, И ВИЖУ ЛИНИЮ В МУЗЫКЕ»

Вхождение Торика в музыкально-театральное пространство несколько чопорного и строгого старинного сибирского города было на удивление органичным и естественным. Кажется, именно его колоритную фигуру, с гордо посаженной головой, громким голосом, выразительной лепкой лица, излучавшего особую энергетику творчества, здесь давно поджидали. Художественную мастерскую нового здания Музыкального театра, открывшегося ещё в ноябре 1982 года, он обжил как-то  сразу, без раскачки взявшись за работу над спектаклями. Главный режиссёр Омского музыкального Кирилл Васильев, позвавший Бориса Торика в город на Иртыше, сделал очень точный выбор. Опытнейший постановщик давно сотрудничал с Ториком-художником, хорошо знал и его оперно-концертные сценические работы. У них было крайне важное в творческих делах взаимопонимание и эмоциональная совместимость.

Хотя у того и другого имелся непростой, взрывной характер, между собой они ладили, умели оптимально стимулировать творческую энергию друг друга.

Васильев ценил в своём друге-единомышленнике умение глубоко понимать природу музыкального спектакля, будь то опера, балет, мюзикл, оперетта. Понимать и создавать такую сценографию, которая с обострённой выразительностью передавала бы атмосферу спектакля, придавала ему особое обаяние и достоверность.

Первые же работы в качестве главного художника поражали музыкальностью живописной стилистики. Усадьба Лариных в «Евгении Онегине» — поэтичное отражение представлений о быте русских помещиков на фоне прелестной русской природы. «Жизель» с невероятно романтично прописанным готическим замком и мистически-диким пейзажем погружала зрителя в романтическую драму любви бедной девушки и знатного юноши.

Музыкальная драма Е. Птичкина «Я пришёл дать вам волю», впервые поставленная К. Васильевым в Омском музыкальном театре по роману В.Шукшина, в первый же момент поражала и покоряла очень мощной сценографией Бориса Торика. В ней, по сути, была сконцентрирована философия спектакля, являющего силу народного русского характера.

В центре сцены был установлен станок, по ходу действия превращающийся то в плывущий по реке плот, то в живописный шатёр, то в колокольню православного храма, то в эшафот для бунтовщиков.   В самих этих конструкциях словно чувствовалось бурление крови бунтарей, биение их мятежных сердец, неутомимая любовь к родине.

Дерево, пенька, металл – именно те материалы, в которых на сцене безмолвно «звучали» голоса давно минувшей эпохи. Эпохи больших поступков, больших личностей и большой смуты…

Режиссёр прямо признавался, что именно сценография Торика дала ему ключ к  постановке шукшинской драмы. И родилась тогда работа невероятной художественной силы и энергетики. Спектакль «Я пришёл дать вам волю» по сей день вспоминают в Омске как новаторский во всех его компонентах и проявлениях. Нет сомнения: существуй на тот момент аналог Национальной театральной премии наподобие нынешней «Золотой маски», музыкальный театр получил бы её!

Самое поразительное, что Борис Яковлевич не только великолепно  решал постановочные задачи в Омском музыкальном театре,  других театрах города и страны. Параллельно со своей основной работой он создавал галерею портретов самых разных людей. Но чаще всего – людей театра. Случайно ли совпадение, что ещё в семидесятые годы  во время уфимских гастролей Омского академического театра драмы Торик был покорён уровнем творчества актёров-омичей. Художник так вспоминал об этом на страницах омского еженедельника «Новое обозрение»:  

«Тогда, в 1974 году Омская драма приехала на гастроли в Уфу, и омичи сумели так влюбить в себя уфимцев-театралов, что в зале, где шли спектакли, яблоку негде было упасть. И я, как человек сугубо театральный, исключением не стал. Я не просто ходил на спектакли, а прямо за кулисами рисовал замечательных актёров. Отсюда и появилась галерея портретов артистов прославленного театра». 

Торик запечатлел главных действующих лиц комедии Шукшина «Энергичные люди». Сохранился выразительный графический коллаж с перечислением героев спектакля: «Василий Шукшин «Энергичные люди». Вера Сергеевна – Е. Аросева, Аристарх – Б. Кашироин, Брюхатый – А. Теплов, Чернявый – Н. Чонишвили, Лысый – В. Абросимов,  Сонька – Э. Адамовская, Простой человек – Б. Розанцев, Курносый – В. Алексеев.  Ведущие артисты омского театра были поражены, с каким мастерством их собрат по актерской профессии (тем более оперный певец), в коротких антрактах делал карандашные наброски, превращающиеся в полновесные портреты, очень метко отражавшие психологические черты их героев. Уже в тот период у  Бориса Яковлевича завязались самые тесные отношения с актёрами-омичами, а рисунки его, опубликованные в уфимской печати, имели большой успех у читателей-театралов.

Приехав жить и работать в Омск, он, конечно же, не просто возобновил дружеские отношения с артистами драмтеатра, но и продолжил и развил их. Сколько появилось  интереснейших портретных зарисовок, запечатлевших сценические образы Ножери Чонишвили ( «Последняя женщина сеньора Хуана» Л. Жуховицкого), Елены Ивановны Псарёвой («Пучина» А. Островского), Валерия Алексеева («Дядя Ваня» А. Чехова), Моисея Василиади («Бдын»  Н. Скороход), Евгения Смирнова «Волки и овцы» А. Островского).

С Евгением Смирновым Бориса Торика связала особенно крепкая дружба. По словам художника, он обратил внимание на недавно приехавшего из Крыма актёра театра драмы буквально с первых его работ на омской сцене.

Уж очень отличался творческий почерк этого артиста, приёмы его перевоплощения от свойственного актёрам- омичам рисунка ролей. Была у Смирнова индивидуальность какого-то совершенно особого рода. Как же приятно было узнать Борису Яковлевичу, что Евгений Смирнов сделал первые свои шаги на сцене да и вообще актёрское образование получил в милой сердцу Торика Уфе! Этот факт и стал тем крепким фундаментом, который моментально  скрепил их взаимную симпатию, перешедшую позже в настоящую дружбу. 

Но и артисты других омских театров не могли остаться без внимания Бориса Торика. Он очень пристально следил за театральной жизнью нового для себя города, обязательно приходил на премьеры разных учреждений Мельпомены и, конечно, откликался на увиденные постановки новыми работами.

Борис Яковлевич умел увлекаться талантами других людей, и параллельно влюблял в свой талант — и человеческий и творческий — всякого, кто с ним знакомился.  Он создал выразительные портретные галереи и Музыкального театра, в котором служил сам, и академической драмы, и омского тюза, и «Пятого театра». Дирекции последних двух названных театров купили работы Торика, и они стали не только украшением театральных интерьеров, но и фактом биографии этих творческих коллективов. Жаль, что пока «бесхозными» остаются прекрасные портреты артистов драмы, запечатлённых в самых разных сценических образах. А как бы хотелось, чтобы им нашлось место в экспозиции театрального музея омских «академиков». В настоящий момент портреты находятся в ГХМ «Либеров-центр» на временном хранении.

В 2005 году  Омское отделение Союза театральных деятелей России даже издало портреты артистов омских театров в виде масштабного открыточного набора «Театральный Омск Бориса Торика». Под одной обложкой здесь были собраны очень яркие,  характерные портреты двадцати двух актёров пяти омских театров. На сегодняшний день это без преувеличения редкое, раритетное издание, в котором выразительнее и красноречивее всего отражается любовь и уважение художника к представителям Омска театрального. Впечатляет не только разнообразие изображённых характеров, но ещё и беззаветная преданность художника Театру.

Широта натуры Бориса Торика никогда не ограничивалась границами чисто театрального пространства. Он ещё со времён Уфы любил и бурлящую новостями журналистскую среду. Ценил дружбу с журналистами за возможность расширения диапазона информированности, любил беседы, касающиеся внутриполитической жизни, полемику о будущем страны, мира, о городских проблемах. Любил высказываться независимо и оригинально по разным житейским и политическим поводам, очень внимательно читал местную прессу.  Особенно отмечал печатные издания с выраженной социально-политической позицией, умеющие отстаивать интересы обычного рядового человека, но не обходящие и проблемы людей творческих.

Может поэтому особые отношения у Бориса Яковлевича сложились с независимым омским еженедельником «Новое обозрение», в котором очень большое место отводилось освещению проблем культуры и искусства. Борис Яковлевич стал героем разнообразных  очерков, интервью, репортажей с художественных выставок, корреспонденций о жизни творческих людей Омска. Он  с  удовольствием откликнулся на предложение вести в газете рубрику «Омск глазами художника» и делал это на протяжении нескольких лет. Это, кстати,  позволило ещё в 2000 году организовать в стенах областного Дома актёра великолепную выставку графических работ мастера под названием «Чёрным по белому», посвящённую Омску.

В период с 1998 по 2014 год в Омске и районных центрах области экспонировались восемнадцать персональных выставок этого замечательного театрального художника. Символично, что самая первая из них, открытая в залах художественного музея «Либеров-центр», была посвящена 50-летию работы Б.Я. Торика в театре. А выставку 2014 года, работавшую в стенах омского Дома актера,  организаторы приурочили к 65-летию творческой деятельности уникального мастера сцены.

Выставки Торика неизменно вызывали самый живой отклик у посетителей. Людей особенно подкупала искренность его портретных работ. Люди театра, изображённые человеком, хорошо знающим цену творческого вдохновения, представали перед зрителями и коллегами в каком-то удивительно правдивом ракурсе. Борис Яковлевич умел рассмотреть в артистах глубинные черты не только персонажей, которых они изображали, но и их самих! Можно бесконечно любоваться щедрой и доброй палитрой мастера. Открывая в хорошо знакомых артистах новые, прежде неизвестные публике качества.

Прекрасны и выразительны его графические и живописные пейзажи. Торик видел пространство вокруг себя очень ясным взглядом. Никогда не приукрашивал окружающую среду, но столько любви и радости излучают его городские «картинки». Сколько обаяния в старых деревянных домах Омска, запечатлённых художником! Некоторые их этих милых сердцам омичей «объектов» уже стёрты, к огромному сожалению, с карты города. Такая печальная участь постигла, например,  дом, в котором провёл детские годы поэт Роберт Рождественский. Рисунок Торика, запечатлевший романтический облик этого дома, был задолго до этой печальной вести опубликован на страницах «Нового обозрения».  Как печалился, как негодовал Борис Яковлевич, узнав о таком преступном отношении городских властей к исторической памяти, к памяти великих людей, составляющих славу Омска, всей России…

Борис Торик с блеском владел одной волшебной формулой, которую сам же для себя и вывел: «Я слышу музыку в линиях, я вижу линию в музыке». Его симфонически   мощную, напоённую музыкальностью палитру невозможно перепутать ни с какой другой творческой манерой. Индивидуальность его таланта – несомненна! Творческие люди Омска не случайно утверждают, что с уходом мастера из жизни, город утратил очень важный, очень колоритный штрих своего философского кода.

                                 УЧИТЕЛЬ, ВОСПИТАЙ УЧЕНИКА!

О молодёжи, с которой пересекался Борис Торик за свою богатую событиями творческую жизнь – разговор особый. Ещё в артистической среде Бориса Яковлевича можно было частенько видеть, окружённого плотным кольцом молодых коллег. Ещё бы, общение с живой легендой сцены, с человеком, дружившим с выдающимися представителями советского и российского искусства, близко, не понаслышке знавшим звёзд оперной, балетной и драматической сцены мирового уровня, не может не притягивать. Не может не обогащать уникальными сведениями, бесценными впечатлениями.

К тому же Торик всегда готов был дать молодым исполнителям не просто толковый профессиональный совет, но отнестись к ним с отеческим вниманием и сердечным участием. Кому как не ему знать уязвимость тонкой артистической натуры, понимать сомнения, посещающие молодых после не очень удачных спектаклей, концертов, моменты творческих метаний, переживаний. Через всё это он и сам проходил в молодые годы.

При всей яркости своей натуры, при несомненности дарования Борис был лишён самоуверенности, апломба. Он всегда сомневался, в том ли направлении движется, те ли краски находит для своих сценических образов? Эта самокритичность могла бы стать и гибельной для молодого вокалиста, если бы ему самому на творческом пути не встречались мудрые советчики, умные старшие коллеги, наставники, умевшие поддержать, вселить веру в себя. В семейном архиве сохранились дневники Бориса Яковлевича, которые он вёл на протяжении нескольких лет ещё в Уфимский период. Сколько на его страницах высказано мучительных размышлений о пути, которым приходится пройти творческой личности в искусстве, сколько надежд на взаимопонимание, чуткость тех,  кто может поддержать своим словом, советом.

И какая радость и благодарность, когда такие люди ему встречались! На всю жизнь Торик сохранил горячую благодарность Вениамину Павловичу Арканову – его учителю в профессии, педагогу от Бога, которого  сам Борис Яковлевич именовал отцом родным! То есть, у певца был свой кумир-наставник, воспоминания о котором всегда согревали и поддерживали его в трудные минуты.

Но мэтр, конечно, и не предполагал, что настанет момент, когда ему  самому придётся не просто делиться с молодыми своими воспоминаниями, профессиональным певческим опытом, но стать им настоящим педагогом по вокалу, мудрым, терпеливым, настойчивым.  Не случайно говорится, что в жизни нет ничего случайного. Получив на старте своей творческой карьеры мощную поддержку учителей, Торик получил от них и негласную установку: твой долг воспитать ученика!

Иначе не объяснить, чудо преображения в наставника, которое произошло с мастером, когда он уже отметил свою шестьдесят пятую годовщину. Собственно, всем окружающим давным-давно было понятно:  капитал, накопленный Борисом Ториком на сценах оперных театров, требует, чтобы его инвестировали в будущее. То есть, передавали молодёжи. Поэтому Бориса Яковлевича предусмотрительно  и очень мудро пригласили в 1997 году преподавать студентам сценографию на кафедре режиссуры Омского государственного университета.

В какие красочные представления превращал свои лекции на тот момент и.о. доцента, моментально стало достоянием студенческого сарафанного радио. К Торику потянулись не только будущие театральные художники, но и будущие актёры, режиссёры. Расширились и должностные рамки новоявленного педагога. Он стал преподавать ещё и искусство театрального грима. И в этом деле, следуя стопами своего любимого Шаляпина, Торик ещё в годы певческой карьеры мог бы давать мастер-классы.

Говорят же, неисповедимы пути Господни. Вот таким неисповедимым путём и попал к нему Володя Чеберяк, получавший в стенах госуниверситета специальность «режиссёр массовых действий». На самом деле мечтой парня была оперная сцена. В голове у него звучали оперные партии, которые он разучивал по старым грампластинкам. И кем только не довелось работать – плотником, истопником, монтажником, методистом райотдела культуры. Потом  за лучшей долей двинулся в областной центр. Попробовал петь в омских подземных переходах – просто классический сюжет для душещипательной киноэкранизации! И всё же повезло, когда паренька взяли после прослушивания в мужскую группу Омского русского народного хора. Но о сольной карьере даже и думать было запрещено. Собственно, все педагоги, к которым обращался за консультацией Володя Чеберяк, дружно намекали на отсутствие необходимых данных, мол, об оперной сцене и не мечтайте! Поступил на учёбу в университет и тут такое везение! Оказывается, преподававший сценографию и грим Борис Яковлевич не только известный театральный художник, но и признанный оперный солист, спевший в недалёком прошлом практически все партии басового мирового и отечественного репертуара! Кто как ни он, может помочь  парнишке из сибирской провинции обрести крылья, приблизить его мечту о сцене. Так и появился перед глазами Торика на сдаче зачёта по гриму настойчивый молодой человек, умолявший педагога прослушать его голос. Спел арию Ленского, вложив в исполнение всю свою душу. Педагог выслушал, но промолчал. Хотя волнение Чеберяка, его горящие глаза, красивый тембр голоса, очевидно, не оставили его равнодушным. Разворошил юноша давние ториковские сомнения: вокал я никогда не преподавал, чем реально смогу помочь?  А Чеберяк, между тем, вёл осаду педагога по всем правилам фортификационного искусства. То и дело маячил перед  Борисом Яковлевичем, красноречиво ненароком заглядывал в глаза, пока тот не сдался. Ладно, начнём заниматься!

Поразительно! Дипломированные специалисты не могли рассмотреть в парне даже зачатков дарования, а Торик не только сердцем почувствовал талант, но и сделал всё, чтобы вывести его на орбиту большого искусства. Первый ученик как первая любовь – не забывается никогда.

Занимался Борис Яковлевич с Владимиром совершенно бесплатно. Он реально видел, насколько парень горит желанием связать свою жизнь со сценой, освоить все премудрости музыкального образования, развиваться как личность. Само общение с мастером давало его ученику бесценные уроки творчества, расширяло кругозор, воспитывало художественный вкус, обогащало знаниями не только о театральном мире, но и о духовной сфере вообще. Отдача Чеберяка, его готовность заниматься с утра до вечера любимым вокалом, его умение ценить уроки педагога, его редкую жертвенность и терпение, всё это давало надежды на то, что из ученика вырастет хороший оперный солист. О любимом своём ученике Торик уже тогда  готов был говорить бесконечно. Помнится, он и звонил мне, приглашая на прослушивания, и при личных встречах, рассказывал, какой Владимир талантливый и как вскоре о нём, новой звезде сцены заговорят критики и музыковеды. Казалось, что сама его упорная вера в несомненное яркое  будущее молодого человека творит  настоящие чудеса. И когда, в конце концов, 26 мая 2007 года имя Владимира Чеберяка появилось в качестве исполнителя главной партии Каварадосси в опере Пуччини «Тоска» на афишах Екатеринбургского театра оперы и балета, — это был день великого триумфа не только самого певца. Но и его учителя, которому как раз в день его рождения (!)  был преподнесён учеником поистине бесценный подарок. Спустя всего день, 28 мая, Чеберяк был в Омске, на вечере, посвящённом своему учителю и кумиру в искусстве. Прилетел на вечер любимого педагога, специально отодвинув все дела.

Это стало традицией — ещё с самого начала двухтысячных: в Омском Доме актёра Владимир Чеберяк давал концерт в честь мастера-наставника.

О том, насколько полновесно сбылись давнишние предсказания Торика, говорит и востребованность молодого тенора, который поёт не только на сценах российских театров, но и за рубежом, и факт выдвижения Чеберяка в одной из номинаций Национальной театральной премии «Золотая маска».

Ступивши, таким почти случайным образом, на педагогическую стезю, Борис Яковлевич обрёл славу человека, выращивающего таланты. А ведь и правда, какой лёгкой оказалась его рука наставника.

Не мудрено, что почти по такому же сценарию, к Торику стали проситься в ученики и другие студенты, мечтающие об оперной карьере. И он реально творил с ними чудеса. Одному из воспитанников наставник правильно поставил голос, расслышав в баритоне совершенно очевидный бас. Что кардинально переменило творческую участь воспитанника.

Так что  учеников у Бориса Торика стало насчитываться добрый десяток! И все эти ребята благодарны своему учителю  за уроки мастерства,  за уроки человеческой отзывчивости, доброты, которыми так щедро был наделён от природы их замечательный маэстро! Вот почему ученики Торика после его смерти в октябре 2015 года так дружно отозвались на идею провести концерт, посвящённый  памяти горячо любимого и почитаемого учителя. Такой концерт состоялся 26 июня 2016 года в Омске, в Парадном зале художественного музея имени М.А. Врубеля, где сама атмосфера единения художественного и музыкального искусств, донельзя полнокровнее отражала свойства личности самого Бориса Яковлевича, служившего всю жизнь двум этим музам. И как ни сложно было, воспитанники Торика, отодвинув свои текущие дела, преодолев занятость в репертуарах своих театров,  нашли время собраться вместе и спеть во славу Учителя!

Владимир Чеберяк,  Александр Краснов,  Павел Локшин, Иван Морозов,  Василий Новиков,  Мария Полякова и Станислав Очеретько с волнением вспоминавшие Бориса Яковлевича, сумели тронуть сердца зрителей и этой преданностью памяти мастера, и своими свежими, молодыми и выразительными голосами. Замечательно, что в этот незабываемый  вечер звучал в записи и голос самого Бориса Торика, демонстрировались фотографии его выразительных  сценических образов,  живописных и графических  работ, театральных декораций.

 С ОДНИМ МОЛЬБЕРТОМ НА ДВОИХ

У такого яркого, красивого и внешне и внутренне человека по определению  не может быть ординарной и личная жизнь. Романтичный и влюбчивый как все творческие натуры, ещё в ранней молодости он встретил  ту, кто нежностью и любовью сумела покорить его сердце. Так что в первые годы своей артистической карьеры Борис Торик был счастливо женат на артистке балета Надежде, родившей ему первенца — сына Сашу. Общность интересов, преданность своей профессии, дружное сопротивление всем бытовым и психологическим трудностям молодой творческой семьи создали особую атмосферу доверительности между супругами. Борис всегда советовался с Надеждой, делился своими сомнениями и проблемами, работая над очередной партией, занимаясь общественной работой, вступая в борьбу за справедливость и право артиста оставаться личностью.  Планов и задумок было много. И вдруг счастливую супружескую жизнь разрушила смертельная болезнь жены…

Было невероятно трудно выстоять после такого удара судьбы, вернуться к нормальному ритму жизни, преодолеть апатию и пустоту.

Уже позже  в жизни Бориса Яковлевича появилась новая семья с замечательной Татьяной: душевной, неординарной, творческой,  и  родилась горячо любимая дочурка Алевтина. Поток событий, казалось бы, тёк в новом русле, потихоньку всё налаживая и обустраивая. Но тут пришла пора перемен и сомнений творческого характера. Захотелось  изменить свою биографию, отдать себя уже не певческой карьере, а сценографии – самой первой театральной любви Торика.  А семья не всегда готова выдержать такие периоды метаний и сомнений, переходы в другие театры, переезды в другие города, эмоциональные перепады настроений…

Потом  жизнь подарила Торику ещё один момент другой семейной радости – рождение дочки Настеньки, но, увы, не получилось построить новые отношения надолго…

Свою надёжную домашнюю пристань Борис Яковлевич обрёл, когда потерял всякую надежду на личное счастье.

…А счастье это, оказалось, росло и зрело буквально под боком, в одном из уфимских частных двориков. И звалось красивым таинственным именем Дилара. В какой-то момент две такие разные жизненные линии неожиданно пересеклись. Видно, именно так было суждено Торику после всех мытарств обрести настоящее счастье  где-то в самых высших небесных сферах.

Дилара Хурматова родилась и выросла в Уфе.  Семья обычная, трудовая и дружная – мама, папа, две старшие сестры. Младшая с детства отличалась особой пытливостью и тягой к окружающей красоте. Ухаживая за домашней живностью, любовалась повадками кошек, собак, лошадей, курочек и петуха.

Оказалось, жила и дышала в девочке душа художника, но она пока об этом и не подозревала. Закончив школу, Дилара сразу пошла и работать, и учиться. Мечтала стать модельером одежды, поэтому занималась на вечернем отделении Уфимской детской художественной школы №2, чтобы получить нужные навыки в рисовании. Затем училась в уфимском  ПТУ№70, где освоила замечательную профессию: «портной сценической одежды», а после окончания отправилась работать в цех вышивки Башкирского экспериментального производственного комбината Всероссийского музыкального общества.  В этом уникальном предприятии создавались удивительные сценические костюмы – подлинные произведения искусства, создание и отделка которых требовала от мастеров помимо виртуозного владения профессией,  большого терпения и усидчивости. Таких качеств Диларе, конечно, было не занимать, но становилось скучно изо дня в день выполнять определённо заданную работу. Потому девушка взяла да и сделала  крутой вираж в своей биографии – поступила (причём, сразу на второй курс!) Уфимского училища искусств на отделение изобразительного искусства. Очень самостоятельной особой оказалась будущая художница. А чтобы не быть в тягость родительскому бюджету, тайком от всех устроилась в Башкирский оперный театр работать художником-декоратором.    

Так упорно и  целенаправленно юная Дилара двигалась к своей затаённой мечте – посвятить себя настоящему творчеству.  И всё-таки рано или поздно тайное становится явным. Уж больно сложно было поспевать учиться и работать  параллельно, да ещё скрывать факт учёбы в театре, а свою работу – в училище. Однажды тогдашний главный художник оперного театра Борис Яковлевич Торик вызвал к себе декоратора Хурматову и распорядился  срочно расписать костюм для танцовщика, уезжающего на конкурс. Дилара в тот момент торопилась на занятия в училище и, разволновавшись,  сходу выпалила, что сделает эту работу дома в выходные, потому что сейчас опаздывает на учёбу.

Проговорившись, девушка замерла. В творческих цехах театра все прекрасно знали, что Борис Яковлевич принципиально не брал на работу  студентов, считая, что от них нельзя ждать полной отдачи. Но Торик на удивление спокойно воспринял новость об учёбе в училище. Вероятно, понимал, что молодая сотрудница не только талантлива, но и очень ответственна, никогда его  не подводила. Увидел в ней и тягу к самосовершенствованию, и упорство характера.
После того памятного случая стал интересоваться учебными работами Дилары, делал по ним замечания, давал дельные советы,  хвалил, делился собственными творческими подсказками. Девушке очень важно было почувствовать поддержку мэтра, его одобрение, обрести уверенность в собственных силах. Они беседовали об искусстве, о жизни, обо всём на свете. Вместе им было очень интересно.

В училище, кстати, тоже как-то стало известно, что Хурматова работает в театре. Впрочем, никаких претензий к её успеваемости не было, никто не ставил перед ней  выбора – учёба или работа. Но потом  Дилара сама  решила полностью сосредоточиться на работе в театре и взяла в училище академический отпуск, решив пропустить учебный год и получить диплом позже.

Случилось так, что диплом она приезжала получать уже из Омска, куда  в 1996 году переехала вместе с мужем Борисом Яковлевичем Ториком.

Омск в тот год увидел совсем нового Торика – вдохновлённого, окрылённого, посвежевшего и помолодевшего. Ведь рядом с ним появился чудотворный источник хорошего настроения, творческого полёта, желания творить,  делиться своим мастерством, опытом и мудростью  —  спутница жизни Дилара. И они вместе не просто создали крепкий супружеский союз, они творили, удивительным образом подпитывая и вдохновляя друг друга, заражая азартом и кислородом творческой фантазии. Борис Яковлевич познакомил молодую супругу с омским  сообществом  художественной и артистической жизни.

А первое же знакомство с  живописными работами  Дилары Хурматовой поразило омскую публику и художественную общественность яркостью палитры, радостным буйством красок, непосредственностью восприятия жизни, целым карнавалом сюжетов, персонажей, идей, переплетением  реальной природы и фантастических  существ. У всех на глазах, от выставки к выставке,  хурматовские картины постепенно становились более  зрелыми: девичья наивность обретала огранку мудрости, сюжеты – глубину философского осмысления, кисть – изощренность техники и легкость живописного мазка. Помнится, Торик-Хурматова окончательно сразила  поклонников своего творчества,  представив в Доме-музее знаменитого омского живописца Кондратия Белова и нечто совершенно новое —  собственные графические работы. Такие жанровые перевоплощения были,  конечно же, под силу только подлинно одарённой натуре.

Шло время. Опытный, искушённый в искусстве Торик понимал, что Дилара обладает  даром быть не просто художницей, но и неповторимой  рассказчицей на таинственном  поле холстов и графических листов. Она с блеском  не просто придумывает сюжеты своих картин и словно перевоплощается в их персонажей, но и потрясающе режиссирует всё своё художественное пространство.

Действительно, присмотревшись повнимательней к миру, уютно размещённому на её картонах и холстах разного формата, начинаешь во всех этих замечательных котах, рыбах, птицах,  фруктах и цветах узнавать человеческие черты и понимаешь, что перед тобой – сцены из вполне реальной жизни. Просто  художница их изящно переосмыслила, добавила остроты и иронии в характеры своих героев, в повороты сюжетов, но сделала это с любовью, фантазией и доброй улыбкой. Даже обычные натюрморты у Дилары получаются на диво одушевленными и поэтичными. У каждого цветка – своя мизансцена, свои заветные, готовые сорваться с лепестков, слова-настроения.  Кажется, художница раскрывает нам  самую суть, самую  душу тюльпанов, ноготков, ирисов, нарциссов.  Разве это не волшебство, не настоящее театральное действо?

 Многие ценители прекрасного  подмечают ещё одну особенность хурматовских творений: в её работах каждый человек находит что-то созвучное  себе. Легкое дыхание дилариных творений отменяет самую ненастную погоду, согревая всех  своей удивительной лучистой  энергией.

Каждая  выставка Дилары  помогала открывать  новые грани ее таланта. Вполне уверенно можно было говорить о рождении особой, поэтической  философии ее творчества, особой, радостной философии ее жизни. Где же находились  истоки этого солнечного, жизнеутверждающего творческого начала? Борис Яковлевич изначально был убеждён, что ответ надо искать на родине Дилары – в Башкирии, где она родилась и выросла. Яркие краски башкирской природы, выразительность орнаментальных узоров вышивок и национальных ковров, многоцветье расписных пиал, деревянных ложек, — все в этом крае пронизано ощущением праздника, идущее от традиций народа.

Творчество Торик — Хурматовой получало высокую оценку и на столичной  выставке —  в московском государственном выставочном зале «На Каширке». Экспозицию работ художницы из Сибири удостоили анонса в весьма почтенном издании – иллюстрированной газете «Галерея», издаваемой  Российской академией искусств. В рубрике «Калейдоскоп» специальной врезкой с иллюстрацией о выставке Дилары писали следующее: «В её картинах мало «сибирского духа», столь любимого местными художниками. Зато много интересных метафор, ярких красок и экспрессии, отражающих оригинальный взгляд художницы на мир и искусство».

В многоцветном мире работ, представленных на той памятной выставке, так органично соединялись волшебство снов и мудрость народных сказаний, полетные девчоночьи грезы и искушенность любящего женского сердца. Её сюжеты были взяты, конечно, из воображения, но происхождение их вполне реальное, земное. Ведь Дилара сберегла то детское  мастерство чудесного преображения действительности, которое человек обычно утрачивает, превращаясь во взрослого.  Этот   дар по своей природе чем-то сродни поэтическому вдохновению. Кто-то повествует об окружающем мире прозой, а Дилара Торик-Хурматова сумела рассказать о нем высоким стилем поэтических легенд, волшебных фантазий. Это удивительное проявление таланта и самобытности характера Борис Яковлевич очень ценил.

Семейная пара Ториков  во всём прекрасно дополняла друг друга: они были не только как любящие люди, но и как самостоятельные творческие личности. Об одной из их совместных выставок  была написана статья, которая называлась просто и красноречиво – «С одним мольбертом на двоих». Такое определение  очень точно выражает квинтэссенцию этого  невероятного творческого союза. Так и называлась выставка, которую организовала и провела Дилара в Омском СТД в мае 2016 года. Один мольберт на двоих, картины, созданные в счастливые совместные годы и последние картины Дилары — уже в одиночестве…. 

Конечно, Диларе пришлось  очень  тяжело осознавать момент сиротства, какого-то вселенского одиночества, когда горячо любимого Бориса не стало. С такой потерей невозможно было смириться. Невозможно было вновь взяться за кисть или карандаш. Всё творческое наполнялось доставляющими боль воспоминаниями. Казалось, руки опустились навсегда. Пожалуй, только любимица Бориса  —  сиамская кошка Юсси своим тихим музыкальным мурлыканьем помогала справляться с отчаяньем. Но потом пришло, наконец, осознание, что только творчество  спасёт её.  Оно и спасло. Тем более, что друзья напоминали, как Борис Яковлевич в последние  свои годы повторял им: «Теперь за Дилару я спокоен. Она твёрдо стоит на ногах, нашла свой стиль, свою дорогу. Она у меня – молодец!» Эти слова звучали как завещание, как напутствие и стоили того, чтобы следовать им во всём.

                                       ПУТЕВОДНЫЕ ЗВЁЗДЫ

Дилара Торик вернулась в родную Уфу, чтобы стать опорой своей семье. Нашла на родине своё призвание не только как уже признанная художница, но и как талантливый педагог. Неоспоримо, что важнейшую роль в расцвете и этого её таланта сыграл главный человек её жизни Борис Торик.

Она радуется, что её связывают дружеские, доверительные отношения со старшей дочерью Бориса Яковлевича Алевтиной Торик – одарённой театральной художницей, удостоенной престижной премии «Золотой маски» за свои сценографические постановки в питерском театре кукол на Литейном. Борис Яковлевич очень гордился достижениями своей дочки, радовался, что она пошла по его стопам! У Алевтины  растет замечательная дочь Мария Борисовна Торик —  петербурженка: настоящая и будущая творческая личность.

Аля и Дилара говорят на одном творческом языке, у них много общего. Им обеим важно сохранять память о замечательном человеке, столь  щедро одарённым от бога призванием и музыкальным  и художественным. Таком ярком, шумном, щедром, нежном, взрывном, искрящимся энергией творчества, неугомонном, открытом всему яркому, интересному, жадному до новых впечатлений, людей, событий.

Его творческая неповторимость всегда  заключалась в прекрасном дуализме, Сцена и мольберт – вот две путеводных звезды творческой жизни Бориса  Яковлевича Торика. Его вокальный талант и талант художника вызревал под театральными сводами, а шлифовался и обретал блеск общением с поистине выдающимися деятелями отечественного искусства, многие из которых давно превратились в  настоящие легенды советского и российского искусства. Он и сам стал легендой для тех, кто его знал, с кем он соприкасался в жизни, кого воспитывал и пестовал как добрый и требовательный педагог-наставник.

Живописные работы Бориса Яковлевича Торика  несли и продолжают нести  в себе светоносное начало по-настоящему высокой культуры художника,  огромной   любви к театру и людям, которые  отдают себя служению сцене. Он умел оживлять и  объединять театральное и художественное пространство городов, в которых жил и творил. И сегодня вместе с выдающимся творцом, артистом, через работы Бориса Торика к нам на поклон вновь и вновь выходят актеры самых разных  российских театров. Вновь и вновь восхищает его талантливая сценография, его задумчивые и романтичные городские пейзажи. По-прежнему завораживают старые магнитофонные записи басовых партий, в которых он блистал на оперной сцене. Творческое наследие мастера всё также манит, очаровывает нас и  озаряет своим теплом и светом сквозь годы и расстояния.

ЛЮДМИЛА ПЕРШИНА,

член Союза журналистов РФ,

член Союза театральных деятелей РФ,

заслуженный журналист Омской области